word-вариант книгу

Я встретил ее на остановке автобуса на сельской площади, подхватил легкую дорожную сумку, и мы, не заходя к бабушке Маре, отправились гулять в горы. Как я понял Иванку, ее бабушка все равно где-нибудь за селом с кукурузой или с виноградником возится и только к вечеру вернется...
С русским языком у Иванки тогда было слабовато, говорила она со мной по-болгарски. Я напряженно вслушивался в ее голос, уже некоторые слова оставались неясными; и эта недоговоренность подстегивала воображение, придавала нашему разговору особую таинственную емкость.
Тропой, вьющейся среди ежевики, дошли до обещанной мною сосны. Нарост на ней действительно напоминал филина или сову, и я начал читать вслух стихи Бориса Корнилова: «Только птицы огромные, воя, промелькнут, устрашая, грозя...» В ответ на это Иванка назвала меня то ли ребенком, то ли младенцем... «Ты – бeбе!» – сказала она, но ее «диагноз» прозвучал необидно. Романтичность нашей прогулки усиливалась странным поведением птиц: я никогда раньше не видел малиновок в таком множестве. Они перепархивали, кружились над самими нашими головами, садились на ветки рядом и не собирались улетать, словно мы притягивали их к себе. Не меньше двух десятков пичуг сновали рядом.
Из практики Иванки
Если в помещение, где Иванка работает со своими пациентами, проникают какие-то насекомые (мошки, комары), они, как будто утрачивая контроль над собой, слетаются к ней нечинают кружиться вокруг, как обычно кружатся они возле источника света...
Кошка, собака – обязательно явятся из других комнат и устроятся рядом; а если дверь заперта, будут настойчиво скрестись в нее, проситься внутрь.
Трудно представить себе, что ощущают насекомые, птицы, животные, но едва ли дело только в том, что уже через несколько минут после начала сеанса термометр в комнате показывает повышение температуры на 2-3 градуса.
Что касается людей, то возле Иванки – это подтверждают все друзья и знакомые – человек испытывает одновременно и чувство бодрости, и некоего обволакивающего уюта. Гости обычно забывают о времени, делают над собой усилия, чтобы всать и уйти, однако все задерживаются и задерживаются. И если Иванка не дает понять, что у нее неотложная работа, могут засидеться до утра.
У многих кто только присутствовал при ее сеансах, находясь рядом с Иванкой, когда она работала, исчезали простудные заболевания, полипы, различные воспаления, невралгии, укреплялась нервная система, повышался жизненный тонус...
Солнце медленно катилось к закату. Мы присели на теплые камни на склоне опутанного шиповником холма – возле струйки бегущего вниз ручья.
— Посидим – и пора навестить мою бабушку, – внесла ясность Иванка.
И тут из кутов выползла большая черепаха. Увидев нас, она испуганно заспешила прочь. Я хотел было поймать ее, но Иванка остановила меня...
Не вставая с камня, она протянула руку к черепахе – кончики ее пальцев напряженно подрагивали, темные глаза застыли; приоткрытые губы слегка шевелились, словно шепча что-то, предназначенное не для человеческих ушей...
Черепаха замерла на месте и оставалась неподвижной около минуты, пока Иванка не принялась легко покачивать рукой вверх и вниз. Тогда черепаха медленно повернулась и двинулась к нам. Мне стало жарко. Подумалось, что, наверное, движется кролик, завороженный взглядом удава.
А Иванка взяла черепаху в руки, погладила ее по не втянутой в панцирь шершавой голове, чуть щелкнула ногтем по носу и отпустила в траву:
— Ползи дальше!
И черепаха неторопливо удалилась.
— Я знаю их язык, – сказала Иванка. – Шутка...
— А со мной тоже можешь так пошутить?
— Кажется, не выйдет... – ответила она, задумчиво глядя мне в глаза. – Вижу... не получится.

Бабка Мара – сгорбленная, в платочке и черной бархотной кофте – уже в сумерках встретила нас у калитки своего садика, подставила внучке сухую щеку, посмотрела на меня сердито и пошла в дом.
— Приходи в гости завтра утром, часов в десять, – извинилась Иванка, – бабка до вечера на огородах будет... Своенравная она, еще расскажу о ней...
Сосны вплотную подступали к полусгнившей ограде садика, к зарослям орешника за оградой, к овражку, который как бы отделял жилье от всего села. Казалось, тайна повисла в вечернем воздухе над невысокой черепичной крышей, под проступившими в небе густыми крупными балканскими звездами. Почему-то бабка Мара представилась мне похожей на старую колдунью из повести Куприна «Олеся», ноя сразу же забыл об этом...
А утром впервые переступил сложенный кое-как из подручных камней порожек, за которым и началось наше с Иванкой сближение...
Домик оказался просторней, чем выглядел снаружи. Жилая комната налево, спаленка и чулан направо, между ними – кухня с земляным полом и огромным каменным очагом, стенки которого сужались кверху, оставляя свободный выход для дыма прямо в небо. Крыша крепилась на мощных почерневших от времени, закопченных толстых буковых грядах. Над очагом на цепи висел медный чан, котлы поменьше и черпаки – все из меди – были развешаны на стенах, а между ними – дурманные пучки сохнущих и высушенных трав, названий которых я не знал, связки чеснока, лука, сухого прошлогоднего перца. Грубая деревянная лестница была приставлена к люку на чердак. Еще одна дверь из кухни – напротив входной двери – вела в комнатушку, заставленную сундуками, бочонками, заваленную пустотелыми тыквами, мешками и мешочками с пряжей.
— В этой комнате когда-то спала моя слепая прабабка, – сказала Иванка. – дому уже, наверно, лет сто пятьдесят... Он не развалится никогда.

‹ прежная страница • следующа страница ›