Колтунами туман вылезает из мерзлых лощин,
душу после бессонницы бьет на снегу колотун.
За твои ли глаза голубые из стольких мужчин
лишь себя нагадал тебе чернобородый колдун?
Не подскажет и поп,
за какой же родительский грех,
словно лист от куста оторвав,
занесло тебя в дом,
где хозяин над свечкою палит ондатровый мех,
а золу выметает из печки гусиным крылом…
Где названья корней,
в медной ступе растертых, тая, –
над кипящей водою бормочет он свой наговор.
Его пальцы шершавые белая кожа твоя
под пуловером теплым
не может забыть до сих пор.
До сих пор видишь стопки
огнем покореженных книг,
слышишь шепот ревнивый страниц
под рукой колдуна
и прерывистый голос его,
и безжалостный вскрик,
от которого вдруг все окно заливает луна…
Твой автобус стоит между пунктами Y и Z,
кофе пьют пассажиры из термосов…
И – только ты
дрожью чувствуешь,
как – от него, – прожигая рассвет,
вяхирь, в вихре кружась,
за беглянкой летит с высоты.
Но уже над душой нависает другая беда:
вдруг тебя пожалеет колдун…
Передумает он –
и гонцу беззащитному не долететь никогда,
потому что за голубем –
ястреб помчится вдогон…

1992